В данный момент очень многие задают мне вопрос: за что вы не любите христианство ? Поскольку ответить всем лично становится затруднительным, я решил добавить этот пост, и те, кто хочет задать мне вопросы по сказанному, имеет здесь эту возможность.
Как правило, вопросы начинаются со слов: «Как вы смеете!», поэтому заранее говорю: «Смею», или, как вариант: «Кто дал вам право!» Отвечаю: конституция РФ, в которой закреплены мои права на свободу совести и свободу слова.
Итак, начну я с двух утверждений:
1. Для того, чтобы быть порядочным человеком, необязательно быть верующим.
2. От отсутствия совести не спасает никакая религия.
Претензий к христианству у меня много. И к вере, и к церкви. В букваре, по которому я учился читать, было написано: "Мы не рабы". А еще в школе я изучил мысль: «Человек – это звучит гордо».
Самым порочным в христианстве я считаю идею загробного воздаяния. Эта идея о высшей справедливости после смерти позволяет человеку мириться с существующим укладом жизни, снимает с него ответственность за то, что вокруг него происходит. Мне не хочется углубляться в психологические дебри, но 9 из 10 человек, с которыми я говорил об этом, не готовы психологически признать, что после смерти зло будет наказано. Я думаю, зло наказано не будет. Это нелогично. Христианство дает слабому человеку убежище от ответственности, надежду, которая позволяет ему спокойно спать, когда вокруг творится несправедливость (с его точки зрения).
Христианство освобождает человека от рассуждений, давая четкие инструкции без права их осмысления. То есть, осмыслять можно, но только с одной целью – прийти к выводу об их правильности и необходимости исполнения. Христианство освобождает совесть человека от бремени принятия решений, четко разделив понятия добра и зла.
А теперь представьте человека частью мира. Мира, в котором растет трава и светят звезды. Как перевернется ваше представление о добре и зле, как исказятся эти понятия! Вам нужно будет сначала понять место человека в этом мире, а потом осознать, как тот или иной ваш поступок отзовется на вашей же жизни. В масштабе мира и на долговременном промежутке. Вам придется честно ответить на множество вопросов. Вам придется срубить дерево (совершить убийство в глазах язычника) и застрелить зверя (и это тоже убийство). Вам придется отдать себе отчет в том, что для выживания вам необходимо творить зло. И определить меру зла, которую вы можете себе позволить. И свести это зло к минимуму. Можно отказаться от мяса, но это приведет в конечном итоге к неполноценности ваших детей на генетическом уровне, потому что растительный белок не обеспечивает необходимого для строительства организма аминокислот. Можно отказаться от дров в печи, но тогда вы умрете от холода.
С христианина снята ответственность за зло, которое он причиняет миру – богом. Если он не нарушает заповедей, его совесть спит спокойно, ему не надо мерить свои поступки. Если же он нарушает заповеди, то его ответственность лежит не перед теми, кому он чинит зло, а перед богом. И формальное отпущение грехов, и истинное покаяние очищают его совесть без всякой попытки исправить содеянное. Вот грохнул Раскольников старушку, покаялся, вроде как и чист перед богом. А старушку кто вернет? Никто не вернет старушку, необратимую вещь совершил, подлец, и думает, что молитвой это исправит. Не исправит.
Я не хочу сказать, что язычество – панацея от слабости, и только оно сделает человека смелым и честным. Но христианство убивает в человеке честность и смелость (а так же ряд других качеств, которые я ценю в людях и особенно в мужчинах). Убивает подспудно, на очень глубоком подсознательном уровне. Вряд ли язычник рассуждает, подобно мне, отдавая в жертву за срубленное дерево кусок хлеба. Нет, он впитывает мораль с рождения, в молоком матери. Так же как и христианин впитывает свое.
Изложив первую претензию, можно переходить ко второй: гордость. Самоуважение. Осознание возможности расти и достигать немыслимых высот. Дорасти до богов и подняться еще выше. Что мне скажет на это христианство? Что я – червяк. Что человек должен осознать свою греховную природу, греховную от рождения. Низость свою осознать.
Тому, кто желает осознать свою низость, я могу пожелать только удачи в этом начинании.
А я – тот самый человек, который звучит гордо. И предпочту умереть стоя, чем жить на коленях.
Я уважаю себя. И это позволяет мне уважать других. И тех, кто в чем-то стоит ниже меня, и тех, кто летает неизмеримо выше. Я кланяюсь в пояс своим богам, как родителям.
Христианство – религия смерти. Все, что происходит с христианином, измеряется одной меркой: что с ним будет, когда он умрет.
Ну а теперь, по пунктам, претензии к церкви. И церковь неотделима от веры, как бы против этого не выступали 9/10 тех, кто называет себя «православными».
1. Христианство – религия управления народами. Все вышесказанное дает церкви в руки потрясающие козыри: превращение людей в покорное стадо, которым удобно управлять.
2. Церковь во все времена стремилась к власти и к деньгам. И православная церковь – не исключение.
3. Церковь – это мракобесие. Это тормоз науки и процесса познания. И сейчас, и сейчас тоже, хотя, казалось бы…
4. Церковь – это обман. Это замалчивание истории, или прямое вранье в пользу церкви.
5. Церковь – это пи-ар, мощный, на государственном уровне. Это манипуляция сознанием миллионов людей. И у этих манипуляций две цели: деньги – сегодня, и управляемый народ – завтра.
Александр МОРОЗОВ
Часто приходится слышать от людей: «Христианство принесло много бед в мир», «Церковь «выколачивает деньги» с людей», – и множество других обвинений. Для того, чтобы понять духовную причину всего этого, нужно вернуться на 2000 лет назад, в период, когда Богочеловек Иисус Христос проповедовал на земле Евангелие Царствия и призывал к покаянию.
Снятие масок
С иудейской точки зрения, Христа распяли за богохульство: «Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин. 10:33). Но попробуем взглянуть на другую сторону медали в данном вопросе. Чему учил Христос? Правде. Что было правдой? То, чего не ожидали услышать «ревнители и образцы веры». Вся жизнь Христа – не только слова – являлась жёстким кнутом обличения для тех, кто не творит правду, а лишь надевает маскарадную маску. Христос неоднократно обличал иудеев в лицемерии и неправедности.
Постепенно копилась злоба. Она накапливалась в тех, кому Его слова срывали эти маски праведности и показывали, что на самом деле представляет их жизнь. Сколько проповедовал Христос, сколько воскресил и исцелил людей. Но люди закрыли свои глаза и уши. Взамен принятия Его проповеди и покаяния, они решили погубить Его, убить Истину, чтобы она замолчала.
«Сия глаголет Господь иудеом: людие Мои, что сотворих вам? Или чим вам стужих? Слепцы ваши просветих, прокаженныя очистих, мужа, суща на одре, возставих. Людие Мои, что сотворих вам, и что Ми воздасте? За манну желчь; за воду оцет; за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвозидисте», – поётся в одной из стихир на вечерне Великой Пятницы. Со стороны Закона у них были «основания» убить Этого Человека.
Для них Христос был простым человеком, Они не верили в то, что Он – Сын Божий, пришедший в мир для спасения людей. Представление евреев о Мессии было полностью искажено. Евреи надеялись на то, что приход Мессии положит конец их страданиям, римскому игу. Но Иисус нёс в мир нечто лучшее, чем удовлетворение гордости иудеев, Он принёс избавление от рабства греху и адского плена.
«Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти» (Мк.14:61-64).
Но по римскому закону Иудеи не могли подвергнуть человека казни, без решения римских властей. Поэтому Христа повели к Понтию Пилату. Римский правитель не нашёл вину Христа, достойную смерти. Но разъярённая толпа, не успокаиваясь, кричала: «… распни, распни Его!» (Лк. 23:21, Ин. 19:6). Они клеветали на абсолютно безупречного и безгрешного Христа, приводя лжесвидетельства: «и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш» (Лк. 23:2).
Даже на чудеса, которые сотворил Христос, находилось словечко «против». Иудеи говорили между собой: «Он изгоняет бесов силою князя бесовского» (Мф. 9:34). До какой же степени жизнь Богочеловека была свята, что видевшие и слушавшие Его осознавали свою греховность и несоответствие тому, чем они себя считали. Одним Он был надеждой на спасение, для других – бичом обличения. Одни покаялись, а другие воспротивились.
В этом всём содержится ответ на вопрос: «Почему ненавидят Церковь?» Церковь несёт в мир учение, которое передал нам Господь, которое, как уже говорилось, является обличительным бичом для тех, кто считает свою жизнь правильной.
Черное на белом
Часто слышатся слова людей о том, что Церковь «дурит» людей, чтобы финансово нажиться, упоминая «попов на джипах», а иные обвиняют и в том, что христианство является причиной кровопролитий, мракобесия и т. д. Но дело совсем не в деньгах и крови, не в желании справедливости и правды, а в том, что жизнь этих людей является противоположностью учения Христа. Когда рядом находится что-то чистое и светлое, хочется полить грязью, копаться в «грязном белье», лишь бы только найти то, что «оправдает» свою жизнь в лице людей и совести. Личная ненависть – вот первопричина всего негатива в отношении христианства и Церкви, но не лицемерное желание правды и справедливости. Даже, если бы Церковь продала всё свое имущество и раздала бедным, если бы духовенство ездило на ослах, всё равно противники Церкви нашли бы, чем очернить ее.
Не будем утверждать то, что все люди в Церкви безупречны. И среди апостолов был предатель, но всё же… присутствие Иуды на Тайной вечере никак не омрачило её. Так и Церковь Христова свята и непорочна, так как она освящается жизнью Господа нашего Иисуса Христа и несёт в мир Его учение. И именно не грешные жизни представителей духовенства или мирян приводят наших оппонентов в соблазн и бешенство, а учение Христово, Сам Христос – «камень, отвергнутый строителями, который сделался главою угла, камень претыкания и камень соблазна, о который они претыкаются, не покоряясь слову» (1 Пет.2.7-8). «всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Лк.20:18).
ЛЮДИ ОБЫЧНО ДЕЛАЮТ ТО, ЧТО ОНИ ЛЮБЯТ ДЕЛАТЬ. К СОЖАЛЕНИЮ, КОГДА РЕЧЬ ИДЕТ О ХРИСТИАНАХ, ТО СТАНОВИТСЯ ОЧЕВИДНЫМ, ЧТО ОНИ НЕ ЛЮБЯТ СОБИРАТЬСЯ ВМЕСТЕ ДЛЯ МОЛИТВЫ.
Меня, как пастора, беспокоит тот факт, что многие христиане тратят столько энергии на мирские вещи – готовы, например, ездить через весь город, чтобы отвезти своих детей в музыкальную или спортивную школу, – но уделяют так мало внимания вещам духовным. Мы забываем о том, что каждый день должны следовать за Христом, отвергнув себя и неся свой крест (Лк. 9:23). Каждый день мы должны искать в первую очередь Царства Божьего (Мф. 6:33). Тогда почему нам так трудно хотя бы раз в месяц или в неделю собраться для совместной молитвы? Мы так много проповедуем о важности молитвы, об этом написано столько книг, и, тем не менее, молитвенные собрания пришли в упадок (еще больше даже, чем вечерние воскресные собрания). Чем мы таким занимаемся, что считаем это важнее молитвы?
Мне очень понравился пост Пола Леви о молитвенных собраниях. Насколько я вижу, Писание очень ясно высказывается насчет сути и необходимости общих церковных молитв:
“Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с [некоторыми] женами и Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его”. (Деян. 1:14).
“И, осмотревшись, пришел к дому Марии, матери Иоанна, называемого Марком, где многие собрались и молились” (Деян. 12:12).
История Церкви также содержит обилие примеров активной молитвенной жизни. Поэтому возникает вопрос: почему на наши молитвенные собрания (если их вообще не отменили) приходит жалкая горсточка людей?
Обычно такую грустную ситуацию объясняют следующими причинами:
- Пастор не видит особой важности в церковных молитвах (мое мнение: пастор должен всегда быть на молитвенном собрании, даже если он там будет один или только со своей семьей).
- Молитвенные собрания превращаются в простое “попрошайничество” с перечнем нужд (например: “У моей тети врос ноготь, и она идет в больницу”).
- Нет той молитвенной ревности, которую мы наблюдаем в Писании (пасторы должны решать эту проблему личным примером и через наставления).
- Люди слишком заняты (однако помните, что для важных или любимых дел люди всегда находят время и способ).
- Некоторые являются гипер-кальвинистами (они не понимают, что Тот, Кто установил от вечности цели, также предусмотрел и способы достижения этих целей. И один из способов – молитва. Кто не просит, тот не получает).
Но у меня есть свой взгляд на то, почему молитвенные собрания столь же популярны в церквях, как хот-доги в синагогах:
Люди не познают в личных молитвах святость и благость Бога. Возможно, они мало искали в молитвах Самого Бога, поэтому не получили тех многих благословений, которые Господь хочет им дать (Мф. 7:7-8; 11:24; 21:22). Они не осознали всей ценности молитвы и ее великой важности для наших душ. Если их личная молитва хромает, то не удивительно, что их не особо интересует и общая церковная молитва. По всей видимости, существует связь между леностью в личной молитве и леностью в общей молитве. Тем не менее, христианская жизнь нуждается в обоих типах молитвы (Мф. 6:4-6; Деян. 12:12). У тех пасторов, которые не встречаются с членами своей церкви для общей молитвы, должна быть “сверх уважительная” для этого причина.
Человек, который встречается регулярно в личной молитве со своим Отцом, должен также желать встречаться с “нашим Отцом” вместе другими братьями и сестрами. В конце концов, церковь есть Тело Христа, т.е. наша духовная семья. А это подразумевает некое единство – и в первую очередь молитвенное (Мф. 18:20; Деян. 1:14).
В течение моей жизни Бог отвечал на многие мои личные молитвы – и иногда весьма неожиданным способом. И я жалею, что не просил больше и чаще. Но неужели я не хочу, чтобы вся церковь присоединилась к этим благословениям, которые Бог дарует в ответ на молитвы?
Однако среди христиан сейчас распространяется странное “богословское” мнение, согласно которому любая молитва “через силу” является проявлением лицемерия. Людям не хочется молиться, и они считают, что не должны себя заставлять, что вначале следует “привести в порядок сердце”. Однако Бог запрещает нам применять подобную логику к молитве (и любой другой христианской обязанности или духовной дисциплине).
Как сказал один известный пуританин, иногда бывают такие дни, когда “проще умереть, чем молиться”. Часто я не чувствую расположения молиться одному, и порою у меня нет желания молиться в церкви. Однако я понимаю, что молитва – это моя обязанность как христианина. И часто Своей благодатью Бог делает так, что чувство долга превращается в желание (хотя бы отчасти). Однако чаще мне приходится себя все-таки заставлять молиться.
Мне не так часто хочется заниматься утренней пробежкой, но почти всегда я чувствую себя лучше после 10-минутного разогрева. А после завершения пробежки – еще лучше. В молитвенной жизни происходит нечто подобное. Какими бы ни были обстоятельства, я нуждаюсь в молитве. Но я также нуждаюсь и в том, чтобы молиться с другими и о других (обратите внимание, как в Господней молитве Иисус переходит от “мы” к “я”).
Я должен слышать, как называют Бога своим Отцом дети и молодежь, решившая следовать за Христом. Я должен слышать, как молится пожилая женщина, предстоя перед Царем Царей. Я должен слышать, как отец умоляет Бога сделать его лучшим духовным лидером в семье. Я должен видеть, как мои помощники-диаконы учат людей, как правильно молиться, что говорить в молитве. Да и сам я должен быть примером (и в молитве тоже) для всей церкви (1 Петр. 5:1-3). Невозможно сосчитать всех тех благословений, которые я получил от других во время молитвенных собраний.
Но есть нечто, намного важнее тех благословений, которые я получаю, – продвижение Христова Царства и прославление Его имени, когда святые собираются, чтобы призвать имя Господне (смотрите три первые просьбы Господней молитвы). Этой одной причины достаточно, чтобы мы молились регулярно вместе (Деян. 2:42)
Сатана ненавидит молитву. Но, я подозреваю, он еще больше ненавидит общую молитву. Все больше складывается впечатление, что дьявол выигрывает многие битвы сегодня, которые он не должен был выиграть. Одно из наших поражений – мы не молимся друг с другом.
Жизнь у нас, в Северной Америке, не столь уж и тяжела. Может быть поэтому мы не чувствуем такой нужды в молитве, как те верующие в других странах, где времена сейчас тяжелые. Просто удивляет, как много энергии мы тратим на фейсбук, на обсуждение различных социальных проблем, и как мало уделяем времени на совместную молитву об этих же социальных кризисах (абортах, однополых браках и т.д.).
Как грустно, что в то время как Бог желает благословить нас обильно через молитву, мы ведем себя так, словно эти благословения нам не нужны. Бог и Христос желают открыть широко шлюзы небесных благословений, но мы не получим их, если не будем просить. И дело даже не в этих благословениях. Неужели мы, Тело Христа, не хотим воздавать Главе Тела всю полагающуюся Ему славу? Неужели не хотим просить, чтобы Его сила, власть и величие распространялись по всей земле?
Богослов Генри Скаддер сделал хотя и провокационное, но богословски точное заявление: “Молитва освящена Богом, наделена Его обетованиями, вызвана Им к существованию, облечена Его силою и истиной, поэтому в Боге она становится всемогущей”.
Подумайте только: в Боге молитва становится всемогущей!
Джон Оуэн говорил: “Служитель может заполнить скамьи прихожанами, увеличить список членов церкви и церковный бюджет, но когда он на коленях предстоит перед Богом в тайне, то важны только его душа и его духовное состояние – больше ничего”.
Мы могли бы добавить к этому: “Церковь может быть заполнена до отказа, но в глазах Бога истинной церковью являются только те, кто склоняют перед Ним колени в молитве”.
Верующему человеку такая постановка вопроса покажется странной. Однако есть люди, которые действительно не только не любят Церковь, но и восстают против нее, видят в ней своего врага, а на деле сами являются ее непримиримыми врагами… Нелюбовь может иметь разные объекты и разные проявления. Кто-то не любит чай с лимоном — и не пьет его. Кто-то не любит Моцарта — и не слушает его произведения. Кто-то не любит, подобно поэту Владиславу Ходасевичу, гулять — и не гуляет. Ну а кто-то не любит Церковь. Что ж, можно тогда просто в нее не ходить. Но нет! Нелюбовь эта обязательно находит свои проявления в непрестанных обвинениях, клевете, требованиях «запретить», «упразднить», «не пущать». И это — в нашем, ко многим по-настоящему страшным явлениям совершенно равнодушном, обществе! Что же так раздражает, что внушает такую обеспокоенность, вынуждает «действовать»? Существующие на сегодняшний день претензии к Церкви более или менее известны: они регулярно предъявляются ей на страницах периодических печатных изданий, в теле- и радиоэфире. Попытаемся вкратце разобрать наиболее распространенные из них, а вместе с тем предложить свой вариант ответа, кто же и за что на самом деле питает к Церкви такую активную неприязнь.
«Господствующая религия»,
или «Продолжение традиций тоталитаризма»
Мы живем сегодня в стране, в которой очень многое построено на критике и отрицании, так что до сих пор процессы деструктивные парадоксальным образом преобладают над созидательными. Сознание определенной части наших соотечественников формировалось в условиях деятельного «демонтажа» советской системы и какого-то совершенно неудержимого порыва (или прорыва) к свободе в самом широком смысле этого слова. Система действительно была страшной, «шаг влево, шаг вправо» расценивался как попытка бунта, о свободе — особенно совести, веры — говорить не приходилось. Но вот система демонтирована, идеологический отдел ЦК КПСС вкупе с аналогичным управлением КГБ СССР больше никому не приказывают, как жить, о чем думать, во что верить. Однако люди, главным содержанием жизни которых стала ожесточенная «борьба против…», а жизненным кредо — либерализм, так и остались заложниками уже сложившейся психологии.
На каком-то внутреннем, почти подсознательном, уровне они ищут нового противника, нового «ограничителя свобод». И находят его — в лице Церкви. Дело в том, что в современном хаосе вседозволенности, «толерантности», доходящей до беспринципности, Церковь практически одна выступает как институт предельно консервативный (то есть — верный своим традициям), постоянно заявляющий о наличии такого понятия, как нравственность, и, как следствие,— о безнравственности образа жизни, уже ставшего сегодня преобладающим. Так Церковь автоматически становится врагом, которому предъявляется целый комплекс тяжких обвинений.
Православие в России (как, например, в Болгарии, Сербии, современной Греции) традиционно являлось государственной, а первоначально и «государствообразующей» религией. И, несмотря на семидесятилетнее истребление веры в Советском Союзе, большинство наших соотечественников до сего дня говорят о себе именно как о православных. В числе их — и многие современные государственные деятели, и военные, и люди науки, и состоятельные предприниматели. Благодаря этому, а в большей степени в силу того влияния и доверия, которыми пользуется в обществе Церковь, государство все чаще прибегает к ее помощи (так что даже возникло такое выражение, как «социальное партнерство» между государством и Церковью).
Более того, уже добрый десяток лет в нашей стране звучат — достаточно беспомощные — слова о том, что Россия — государство без идеологии, а идеологии между тем как не было, так и нет. И кое-кто уже всерьез начинает поговаривать, что такой идеологией должно стать Православие (что, конечно, не совсем правильно: религия не может быть идеологией, просто в основу идеологии могут быть положены принятые Православием принципы отношения к государству, человеку, нравственным проблемам и т.п.). Закономерно также, что государственные структуры прибегают сегодня к услугам православных экспертов, когда речь идет о нейтрализации деструктивной деятельности на территории России тоталитарных сект, уже давно воспринимающихся мировой общественностью в качестве одной из наиболее серьезных угроз современности.
Все это вкупе вызывает немалое раздражение и у тех, кто воспринимает свободу исключительно как независимость от «сковывающих» нравственных устоев, и у тех, кому чужды стремления некоторых сегодняшних политиков к созданию сильного, сплоченного государства. Раздражение приводит к формулированию целого комплекса «политических обвинений».
Наиболее распространенные из них такие: «Православие стремится к господству в России за счет приобретения статуса государственной религии», «РПЦ занимает в стране место ушедшего в небытие идеологического отдела ЦК», «Церковь преследует инакомыслящих» (последнее — о сектантах).
О первом говорить просто странно. Разве Церковь — партия, общественная организация, «ложа»? Нет. Никаких политических целей она не преследует; более того, в отличие от советских времен, священнослужители Русской Православной Церкви, согласно ее Уставу, не имеют права на участие в выборах, не могут являться представителями как законодательной, так, тем более, и исполнительной ветвей власти.
Есть такое выражение, как «восстановление исторической справедливости». Ее добивались и добиваются граждане государства Израиль (само образование этого государства уже явилось актом восстановления такой справедливости), представители армянской диаспоры, репрессированных народов Кавказа. К этой же справедливости, хотя бы частичной, стремится сегодня и Русская Церковь. Большинство ее веками созидавшихся храмов было разрушено, «культурные ценности» (церковная утварь, иконы, облачения и т.д.) изъяты, движимое и недвижимое имущество в стране и за рубежом незаконно отторгнуто. За это прощения у Церкви официально никто не просил — ни гонители, ни государственная власть. Но это не самое страшное. Гораздо страшнее — сотни тысяч верующих людей, убитых, замученных, доведенных до смерти в лагерях только лишь за то, что они не пожелали отречься от Христа. И за это перед Церковью также никто не каялся.
По всему миру действуют израильские «центры памяти о Холокосте», вся планета призывается к памятованию о трагедии еврейского народа. Армяне год за годом точно так же напоминают миру о совершенном в их отношении турками геноциде. Об этом пишут и говорят с сочувствием, такая историческая память вызывает уважение. Но почему же так раздражает любое напоминание о той трагедии, которую пережила в ХХ столетии Русская Церковь, почему кровь ее чад не имеет никакой цены, почему она, в конце концов, не имеет права требовать «справедливости», а если и осмеливается хоть как-то «бороться» за нее, то слышит в свой адрес такие горькие и несправедливые упреки?
Совсем непонятно, какая связь между Церковью и КПСС. Идеология последней (в том числе и в ее моментах, касающихся Церкви) хорошо известна. Родственно ли ей нравственное и богословское учение Православия? Кажется, на этот вопрос любой, даже самый предвзятый, человек ответит отрицательно. А если кому-то из нынешних политиков оказывается близка та система духовных и моральных ценностей, которая десять веков была для России традиционной, то что же в этом худого?
И уж совсем абсурдно обвинение в преследовании инакомыслящих. Церковь не имеет репрессивного аппарата (и государство для нее таковым совершенно объективно не является). В наши храмы, центры реабилитации жертв тоталитарных культов приходят люди (или их близкие), искалеченные сектами, в которых они оказались, зачастую — совершенно утратившие способность к социальной адаптации. Не свидетельствовать об этом, не предупреждать своих сограждан об опасности мы не можем. Почему же это воспринимается как «борьба за власть», «преследование» и т.п.? Разве не уместнее здесь говорить просто о том, что мы поступаем в соответствии с тем, чего требует христианская совесть: видим угрозу и заявляем о ней?
«Современные мракобесы»
Еще одно традиционное обвинение — в отсталости, непроходимой «дремучести», мракобесии. Дескать, сама Церковь безнадежно отстала от времени и старается других утянуть назад, в прошлое, выступает этаким «тормозом прогресса». Да и то самое, что можно верить в «чудеса», уже представляется признаком некой ограниченности, ущербности сознания («Как можно всерьез говорить об этом?», «Бросьте вы свои сказки!»).
Мы не будем в ответ на это напоминать о том, что в свое время именно Церковь была весьма действенным «двигателем культуры и прогресса». Разговор о дне сегодняшнем. А он со всей наглядностью показывает, что и духовенство, и верующие миряне — люди в высшей степени современные… к сожалению. Да, действительно, мне, например, жаль, что в силу необходимости нам приходится входить в проблематику сегодняшней политической и экономической жизни общества. Приходится пользоваться современными техническими средствами, без чего мы просто «выпали» бы из мира, в котором нам нужно служить и действовать. Кем только сегодня не становится «по совместительству» настоятель прихода! И строителем, и юристом, и, конечно, администратором, и «блюстителем порядка». Положение и необходимость обязывают: и захочешь остаться мракобесом и «тормозом», «отсидеться в тиши», да сама жизнь не даст, всему научит…
«Церковный бизнес»
Следующий упрек, по сути,— диаметрально противоположен предыдущему. Если одни видит в Церкви «политическую организацию», другие — сборище мракобесов, то третьи — «бизнес-корпорацию». Священники представляются людьми, стремящимися получить за оказанные «услуги» максимально высокую оплату, церковная торговля — едва ли не святотатством.
Кажется, основа подобного отношения — характерная для определенного склада людей привычка считать не принадлежащие им деньги, изучать содержимое чужих карманов и при этом ни в коем случае не замечать чьих бы то ни было проблем. Послушать да почитать иных журналистов, так складывается впечатление, что сегодня лучший способ поправить свое материальное положение — это «пойти работать священником». И будто бы во многих случаях именно такое рассуждение определяет выбор молодого человека, решившего поступить в семинарию.
Когда-то в журналистике был популярен такой прием: журналист получил задание стать… (и далее указывалось, кем именно стать ему поручили и что из этого он вынес). И наверное, неплохо было бы, если бы журналист, пишущий о священниках-миллионерах, получил как-нибудь задание стать приходским пастырем — причем не в храме, который кто-то уже восстановил, положив на это свои силы и здоровье, а в храме только открывающемся, в котором еще нет ни штата, ни певчих, ни прихода как такового, а только лишь один расход. И пусть он поживет так (да не один, а с семьей, да еще не в городе, а в сельской местности — как и большинство) и уже после этого пишет о «легких церковных деньгах».
Получает священник храм, в котором крыша есть, но она течет, стены целы, но штукатурка с них осыпается, полы не проваливаются, однако протерлись до неприличия. И что ему делать? Махнуть рукой и сказать: «Ладно, так сойдет!»? Да ведь это храм Божий, в него приходят молиться люди, и выглядеть он должен достойно. Продать свою квартиру? Объявить голодовку на центральной площади города (села)? Выход напрашивается, да и есть, только один: искать деньги. И приходится бедному батюшке день за днем обивать пороги разных кабинетов, ходить в полном смысле с протянутой рукой и — пытаться «правильно организовать» храмовую торговлю. Вряд ли ради этого только он принимал сан. И тем более не для того, чтобы называли его за это сребролюбцем. А просто есть такая вещь, как долг служения Богу, Церкви и людям, и именно ради него приходится и просить деньги, и зарабатывать их, и напраслину терпеть.
Да, такой сферы, в которой не находилось бы места злоупотреблениям, нет. Случаются они и в Церкви. И действительно, не на нищих, разоренных приходах, а там, где есть «чем поживиться». Но только почему же именно эти негативные примеры становятся определяющими при оценке православного духовенства? И почему чье-то рвачество дает право обвинять озабоченного поиском необходимых средств настоятеля в грехе сребролюбия?
И еще маленькое дополнение: те же самые люди, которые с такой легкостью и вместе с тем резкостью судят о «попах-корыстолюбцах», совершенно спокойно (толерантно) относятся к представителям западных сект, действующих на территории нашей страны. Сект, которые представляют собой баснословно богатые транснациональные финансовые корпорации, первоначальную материальную базу которых составили (да и постоянно продолжают питать) средства рядовых членов этих культов, продававших из «послушания» своим лидерам как собственные дома и квартиры, так порой и самих себя — в самое настоящее, реальное рабство. Почему все это покрывается любовью и снисхождением, хотя нет у этих сект ни разрушенных храмов, ни разоренных монастырей, которые надо возвращать к жизни из небытия? Трудно сказать…
«Моральный облик»
Парадоксально: авторы, которых, судя по другим их публикациям, уже совершенно не интересуют какие бы то ни было вопросы нравственного характера (существовавшие в советские времена в органах печати отделы морали давно упразднены), в высшей степени придирчиво исследуют «моральный облик» современного духовенства. Периодически в печати и на ТВ появляются «жареные» материалы, которые, с точки зрения их создателей, должны свидетельствовать о нравственном разложении клириков Русской Православной Церкви. Иногда речь в них идет о «крутых иномарках», на которых ездит тот или иной священник, иногда — о «злоупотреблении служебным положением» (варианты злоупотреблений могут предлагаться различные), иногда — о том, что в православной традиции именуется падением, то есть о различных грехах против целомудрия.
Каждая такая публикация — выстрел в Церковь, в Тело Христово, энергия этого выстрела — порой ненависть, порой подлость, порой смешанное с честолюбием невежество. «Стреляющие» так или иначе достигают своей цели. Подобные сюжеты и публикации способствуют формированию в кругах людей, не живущих церковной жизнью, совершенно ложного отношения к духовенству как к некой корпорации, внутри которой творятся темные, греховные дела, тщательно скрываемые от постороннего взора.
Больно ранят такие материалы и людей церковных: порой и в их души закрадывается змейка неоправданной подозрительности, недоверия по отношению к своим (или «чужим») пастырям. Но чаще происходит другое: верующие люди воспринимают (и в какой-то мере вполне справедливо) подобный «черный пиар» как вражду против Православия и, следовательно, против них самих и очень неуютно чувствуют себя в стране, где такая вражда оказывается допустимой.
Однако главное «противоядие» здесь одно: трезвое отношение ко всему, что пишут в газетах и показывают по телевизору, и ясное понимание того, что, к сожалению, и там, и там очень много самой низкопробной лжи. (Один склонный к афористичным высказываниям писатель — последний начальник советской разведки Леонид Владимирович Шебаршин — как-то назвал телевидение средством общения мошенников с простаками. Жестко, но поразительно точно.)
На наших глазах в прессе и на телеэкране различные политические и финансовые группы выливают друг на друга целые потоки грязи, предъявляют друг другу самые страшные обвинения. Тратят на это колоссальные средства. И не меньшие — чтобы доказать потом электорату или потребителям свою собственную невиновность (либо хотя бы виновность не во всем), или, как это сегодня называют, «отмыться». Оправдано ли будет, если и Церковь частично включится в этот процесс, то есть начнет так же оправдываться, доказывать свою чистоту и невинность, отстаивать ту истину, что очередное обвинение — ложь, «компромат», сфабрикованный из несуществующих фактов? Думаю, что в полной мере это невозможно по двум причинам: во-первых, это все-таки ниже ее ни с чем в этом мире не сравнимого достоинства. Во-вторых, чтобы выступать в этой игре со своими противниками на равных, у нее просто-напросто нет необходимых для этого денежных средств.
Ложь и клевета — орудия врага рода человеческого, клеветника и лжеца искони (см.: Откр. 12, 10; Ин. 8, 44). Этими орудиями он пользовался в борьбе против христианства еще на самой заре его истории: и древних христиан в чем только ни обвиняли: и в разврате, и в совершении кровавых жертв… Так что по сути то «новое», с чем мы сталкиваемся сегодня,— еще не забытое старое.
Правды ради следует, впрочем, сказать и о том, что, согласно верной народной пословице, в любой, даже самой доброй семье, а тем более такой большой, как Церковь, обязательно бывают свои «уроды». Бывают люди, в том числе и священники, которые не понимают сути своего служения или забыли ее и живут и поступают недостойно своего сана. Трудно этому удивляться: в Церковь люди приходят из мира очень испорченного, развращенного, посреди того же мира они совершают и самое свое служение. И если кто-то оступается и падает, то отношение Церкви к таким людям — сострадание и милосердие, она увещевает их покаяться и исправиться. Если же болезнь оказывается неисцельной, то рано или поздно подобные священники запрещаются в служении, к ним применяются слова апостола Иоанна Богослова: «Они вышли от нас, но не были наши» (1 Ин. 2, 19).
Однако разве эти немногие отрицательные примеры могут свидетельствовать о «моральном облике» клира в целом? Если какой-нибудь душевнобольной парикмахер вдруг зарежет своего клиента, то вряд ли из-за этого люди начнут обходить парикмахерские стороной и стричься дома. Но если использовать этот отдельный факт для нагнетания массовой истерии в прессе, то вполне возможно, что стрижка на дому станет для многих предпочтительной. Пример примитивный, но так же примитивен и «ход против Церкви»: «если среди «них» встречаются подобные люди, то значит, и все они такие!».
Что противопоставить этому напору и этой так явно звучащей в хоре антицерковных голосов фальши? Опять-таки — элементарную трезвость и логику, которые чаще всего помогут отличить истину от вымысла. Или хотя бы заставят задуматься, насколько «качественный» продукт предлагают в данном случае СМИ своему столь доверчивому «простаку»-потребителю.
«Ханжи в черных рясах»
Церковь подвергается нареканиям за свою «несовременность» и еще в одном отношении. Несовременным сегодня некоторым очень «продвинутым» людям представляется нравственное учение Церкви, в первую очередь — о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, о добродетели целомудрия. Кажется, мы живем уже даже не в тот век, когда масскультура посредством своих глашатаев призывала «стряхнуть с себя оковы предрассудков», «освободиться от условностей», делать то, что хочется, «прямо здесь и сейчас». Если прежде люди стеснялись говорить об «определенных» сторонах своей жизни, грехи против целомудрия считались чем-то постыдным, то в наши дни ситуация кардинально изменилась, изменилась настолько, что нормы той, ушедшей в прошлое, жизни даже и припоминаются-то с трудом. Сейчас наоборот: человек, каким-то чудом сохранивший целомудрие, стесняется этого факта, боясь, что его осмеют или сочтут неполноценным более «раскрепощенные» знакомые.
Право на близкие отношения без ответственности, на отсутствие нравственного самоконтроля, а тем более контроля с чьей бы то ни было стороны, и иные подобные права становятся сейчас очень значимой составляющей той «свободы», которую ее ревнители почитают чем-то безусловно священным. И потому разве удивительно, что Церковь, так или иначе, но постоянно напоминающая о том, что подобная свобода именуется малопривлекательным словом «блуд» и что конец ее таков же, как и конец ничуть не менее свободных Содома и Гоморры, вызывает доходящее порой до ненависти раздражение, а ее служители именуются «ханжам» и «фанатиками»? Но очевидно и другое: вины Церкви тут нет никакой, она просто называет вещи своими именами.
«Фарисеи и лицемеры»
«А вы сами-то верите в то, чему учите?» — такой вопрос в разных вариантах нередко звучит в адрес представителей православного духовенства. Что вызывает подобное сомнение? То простое обстоятельство, что, по слову апостола Павла, для того, чтобы верить, надо «обезуметь», утратить «мудрость» этого мира? И может быть, самим вопрошающим не под силу подвиг такой веры? Но самое главное — чему мы учим. Сможет ли кто-то сказать, что в Евангелии есть что-то «античеловеческое»? Нет, его содержание — любовь: Бога к человеку, человека к Богу и людей друг ко другу. Невероятной представляется история Церкви, особенно в той своей части, которая относится к жизни святых, повествует об удивительных ее обстоятельствах, о совершавшихся ими силой благодати Божией чудесах? Но если бы знали Фомы неверующие, насколько достоверными должны быть представленные в соответствующую комиссию сведения о чудесах, чтобы они действительно были приняты Церковью за чудеса Божии и чтобы святые были прославлены! История Церкви — такой же (а зачастую и гораздо более достоверный) документ, как история государства. Нельзя игнорировать ее — будь то дошедшие до нас из древности мученические акты, или бесчисленные свидетельства о чудесах святителя Николая, или беседа Мотовилова с преподобным Серафимом Саровским о цели христианской жизни. Нельзя игнорировать ее, поскольку она реальна и подтверждена многочисленными свидетельствами верующих людей, в том числе и тех, что заплатили за право такого свидетельства своей мученической кровью.
И мы действительно верим в то, чему учим. А если кому-то все равно кажется, что это не так, то пусть он вспомнит слова Спасителя, убеждающего Своих учеников поступать не по делам, но по учению фарисеев и книжников, поскольку учение их было верным, а жизнь — плохой (см.: Мф. 23, 2-7). И наше учение о любви к Богу и к ближнему верно и весьма хорошо. И за то, что мы несмотря ни на что стараемся нести это учение людям, кажется, совсем не стоит нас так строго судить.
И все-таки: за что?
И после всего выше разобранного и сказанного, а точнее, именно вследствие этого хочется задать все тот же вопрос: «И все-таки: за что?». И ответ невольно напрашивается очень простой: да по сути — ни за что.
Кто-то не любит по инерции, не будучи способен преодолеть власти стереотипов, навязанных еще советской идеологией. Кто-то — по причине того, что его жизнь превратилась в постоянное противление Богу, а содержанием бытия стала ненависть к Нему и всему, связанному с именем Его. Кто-то — потому, что Церковь — пусть даже невольно — становится обличительницей его недобрых дел. Ну а кто-то — оттого, что видит в ней помеху в своей борьбе за власть над человеческими душами (не потому, что Церковь выступает как конкурент и участвует в этой борьбе, а в силу того, что она освобождает людей от уз лжи и ими становится уже не так просто манипулировать).
Но разве во всем этом есть хоть какая-то вина Церкви? И разве оказываются состоятельными те обвинения, которые предъявляются ей?..
Вот, пожалуй, самое главное: Церковь невозможно любить, не узнав, что же она такое есть, а узнав — также невозможно не полюбить ее. И можно, наверное, сказать одну парадоксальную, требующую от «внешнего» человека глубокого осмысления вещь: мы, «люди Церкви», знаем действительные недостатки той жизни, которой мы живем,— наши собственные недостатки, очевидные по-настоящему порой только для нас самих. И это совсем не препятствует нашей любви к Церкви. Почему? Потому что только она и может помочь человеку избавиться от своих недостатков и стать другим — лучшим и достойным ее бесконечной святости и чистоты.
В редакцию портала «Православная Жизнь» приходят разные письма. В одних – люди высказывают слова поддержки и благодарности, в других – обвиняют всех и вся. Мы отобрали несколько предъявленных обвинений в адрес православных и попросили Андрея Музольфа, преподавателя Киевской духовной семинарии, прокомментировать их.
– Андрей, мы бы хотели Вас попросить прокомментировать ряд претензий в адрес православных. Итак, обвинение первое – лицемерие. Христиане, мол, только любят говорить о любви, но сами не очень-то любят ближних. Слова с делами у православных расходятся. Верно ли такое замечание?
– Если в христианах нет любви – это вовсе не повод говорить о том, что наша религия ложная. Так, один известный православный богослов однажды сказал о себе: возможно, я и плохой человек, но все, что я говорю о Боге, – это истинная правда.
Если в нас нет любви – это признак нашего отчуждения не только от ближних, но и от Бога. Святой апостол Иоанн Богослов – апостол любви – говорит: «Кто говорит: “я люблю Богаˮ, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20).
Человек, к сожалению, не всегда достигает той высокой планки, которая называется «Православием», но все же к ней стремиться необходимо. За Литургией все мы на призыв священника: «Святая святым» – отвечаем: «Един Свят – Един Господь». Эти слова означают, прежде всего, то, что только Бог Свят в полном смысле этого слова. Мы же, люди, становимся святыми исключительно по мере причастности к Нему как Источнику Святости.
Относительно же того, что у нас, христиан, зачастую слова расходятся с делом, можно сказать лишь одно: христиане – это такие же люди, как и все. И у каждого из нас есть свои слабости, свои недостатки, свои пороки. И когда наши недостатки берут верх – тот свет, которым христиане должны светить всему миру, становится тьмой, закрывающей от окружающих нас людей Бога.
Поэтому мы и должны прежде всего следить за тем, чтобы не стать соблазном для наших ближних, ведь последнее – одно из самых страшных духовных преступлений, так как «кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18:6).
– Второе обвинение: православные всех осуждают. И этим нарушают данную Христом заповедь «Не судите». Православные осуждают всех, кто не ведет такой же образ жизни, как они. Всех инакомыслящих. Имеет ли это утверждение основание?
– Все зависит от человека. Бог не ломает человека, даже когда он приходит в Церковь. У каждого из нас всегда остается свобода выбора – жить вместе со своими грехами и пороками или же освободиться от них. Точно так же дело обстоит и со страстью осуждения. Если бы Бог менял человека сразу же после Крещения, например, или после участия в других Таинствах – это был бы уже не человек, а некий робот, запрограммированный только на добро.
Но Господь, по словам В. Н. Лосского, всегда идет на большой риск, предлагая человеку Свою благодать во спасение, от которой каждый из нас имеет право отказаться.
Осуждение же, по словам преподобного Антония Великого, очень коварный грех, потому что, осуждая кого-либо за те или иные проступки, мы, сами того не замечая, можем впасть во власть осуждаемого нами греха и, таким образом, из осуждающих легко сами станем осуждаемыми.
Самый лучший пример относительно возможности или невозможности осуждения ближних дал нам Сам Господь наш Иисус Христос, когда жене, взятой в прелюбодеянии, сказал: «Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» (Ин. 8:11). Он показывает, что мы должны с сострадательностью относиться к слабостям наших ближних, осуждая не самого человека, а только грех, который разрушает нашу природу изнутри.
Святые отцы, бытие которых является для нас образцом подлинной духовной жизни, никогда не считали себя выше или лучше других, например, нехристиан. Многие подвижники говорили о себе: «Все спасутся, один я погибну», но никто из них не утверждал: «Я один спасусь, а все остальные погибнут». Об этом следует помнить всем нам.
– Третье обвинение – православные ограниченны, узко мыслят, игнорируют культурные, этнические, социально-экономические, интеллектуальные факторы, отрезая себя от огромного ресурса многовекового опыта. Прокомментируйте, пожалуйста.
– Православные никогда не игнорировали культурные, этнические или же интеллектуальные факторы. Святитель Филарет, митрополит Московский, писал: «Вера Христова не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством». Об этом же сказал и великий ученый-естествоиспытатель М. Ломоносов: «Правда и вера суть две сестры родные, дочери одного Всевышнего Родителя, никогда в распрю между собой прийти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания собственного мудрствования на них вражду восклеплет».
Таким образом, мы видим, что невежество – это не обязательно признак верующего человека. Если мы посмотрим на жизнь величайших ученых-исследователей, оставивших свой неизгладимый след в той или иной науке, то увидим, что большинство из них были людьми верующими. Вера нисколько не мешала им трудиться во благо науки. И даже наоборот: по словам многих ученых, именно вера была тем движущим фактором, который способствовал исследователям в продвижении вперед. Так, известный физик лорд Кельвин говорил: человек не должен бояться мыслить свободно, ибо через мышление, через науку мы обретаем веру в Бога.
– Следующее обвинение: нехристианское общение в соцсетях. Например, православные размещают язвительные и обидные материалы, стараются унизить, оскорбить собеседника, насмеяться над ним. Околоцерковных пользователей такое общение в соцсетях отталкивает от Православия. Люди, мол, годами ходят в церковь, а ведут себя как варвары: самодовольно осуждают других, причиняют боль своим же, православным. Что-то не так тогда с вашей верой...
– В таких ситуациях раскрывается внутренний мир человека, притом неважно, какого он вероисповедания. Православный христианин всегда старается исполнять заповеди Христовы, первая из которых – о любви: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35).
Соцсети же стали очень хорошим показателем, так сказать, лакмусовой бумажкой нашей человечности. Ведь зачастую мы не можем или не хотим в силу различных причин, например – стыда или лицемерия, сказать своему ближнему все то, что мы о нем думаем. В соцсетях же каждому из нас не составит труда восполнить этот пробел, так как всегда есть возможность скрыться за маской выдуманного персонажа и таким образом облить кого-нибудь грязью. А если даже мы и не прячемся за вымышленным ником, все равно просторы интернета развязывают наши мысли, и мы позволяем себе такие высказывания, которые мы вряд ли бы смогли произнести в личном общении. И плохо здесь не столько то, ЧТО мы говорим, сколько то, КАК мы это говорим, какую технику для этого используем. К сожалению, имя техники – лицемерие.
Мы сразу стараемся очернить нашего оппонента, который, по сути, является нашим ближним, по максимуму – так, чтобы все узнали, насколько он плохой человек, забывая при этом заповедь Божию: «Если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17).
Беседовала Наталья Горошкова
